Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну а если я уже где-то валялась на аллее в парке? – внезапно спросила Ингрид так, будто это был самый большой абсурд в её жизни.
– Я уж точно узнала бы об этом, – ответила мама уверенно. – Ты бы пришла домой грязной и замёрзшей.
Ингрид высоко вздёрнула брови и сделала глоток чая, подумав про себя: «Ну-ну». Потом мама пустилась нудно объяснять Ингрид все опасности религиозных сект, как будто это только что недостаточно ярко и понятно рассказали по телевизору. И слушала Ингрид это ещё очень долго, пока с дверной ручкой не отправилась в ванну. Оттуда в комнату вернулась уже копия – и ей пришлось слушать зудёж на тему сект до самой ночи.
После короткого январского обихода Ингрид перешла на обиход по ведению одежды. Вместе с Хельгой девочка оказалась в текстильных хранилищах, где впервые столкнулась со всем обилием тканей, платьев, костюмов и прочей одежды в собственности Дворца.
– Ничего себе, – сказала она при первом посещении, – вот это да… Сколько всяких жакетов, юбок, самых разных… э-э-э… штанов… Откуда столько?
Это всё были формы для учеников Ликеи и Академии, все в нужных цветах, таких же, что носили и они сами. Самые маленькие размеры сочетали кобальт и серый цвет, размеры побольше – голубой и коричневый для дома Геометров, антрацит и оранжевый для Стратигов, фиолетовый и белый для дома Философов. Отдельной секцией висели сорочки цвета лаванды, Ингрид сразу рассказала Хельге историю их появления. Девочки приступили к своим обязанностям: рассматривать одежду на наличие дырок, затёртостей, чинить, отпаривать, обсыпать средством от моли и раскладывать по местам. Здесь в случае порчи одежды её сдавали обратно на склад, и потому работы по ремонту всегда хватало. Формы служили долго, некоторым был не один десяток лет, но, не смотря на это они выглядели свежо и ново. Нитки, которыми ремонтировали одежду, вливались в структуру ткани так, что дырки, потёртости и прочие дефекты исчезали вообще. За этой степенной работой Ингрид проводила свой обиход с того момента, как её выпустили из лазарета.
– Хельга, одного не могу понять, здесь формы почти в четыре раза больше, чем учеников в Ликее и Академии вместе взятых. Учитывая, что здесь есть ученики, то есть мы, и мы тоже носим одежду отсюда, какой же здесь запас всех этих платьев?
– Ингрид, а ты знаешь, сколько здесь раньше было учеников?
– Ну-у-у…
– А сколько раньше было людей в Междумирье?
– Да, Георг Меркурий рассказывал, что когда-то людей было намного больше, чем сейчас. Мы это и на уроках проходим…
– Сейчас в Междумирье сколько человек?
– Что-то около двух миллионов, включая всех крестьян с детьми…
– Да, а если бы не колоссальные потери за последний век, нас здесь было бы миллионов десять, – сказала Хельга. – Ты же видишь, что Дворец больше, чем нас в нём. Он рассчитан на большее число и учеников, и преподавателей.
– И здесь комнат в общежитии больше.
– Разумеется.
– Георг Меркурий нам рассказывал про это…
– Последний крупный прорыв был семь лет назад, а до него практически сто лет Междумирье непрерывно воевало.
– С демонами?
– С кем же ещё? С ними… Нет семьи в Междумирье, кого бы это не коснулось. И нашей семьи, и Улава, и Артемиды, и Сольвей, и Эдварда, Олега, Инно – всех. Нет ни одной крестьянской семьи, ни одной служивой, ни одной княжеской, ни одной купеческой, которая бы не пострадала на войне. Были периоды затишья, но демоны не щадят никого. Для них не существует ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей… Милосердие им неведомо, потому что наши ошибки – их еда, а есть они могут непрестанно.
– Жуть какая. – Ингрид передёрнуло.
– Первые серьёзные атаки начались где-то к концу XIX века, но тогда мы их успешно отражали, потом усилились через десять лет. К 1934 году от защитного купола не осталось и следа, в течение почти четырёх лет Междумирье воевало без перерыва. А потом резко в один момент всё прекратилось, где-то в конце 38-го года. Я не знаю как, но защитное поле восстановилось само собой, это было просто чудо какое-то. Но, когда закончилась война, нельзя сказать, что стало легко жить.
– У нас тоже была война, Великая Отечественная, в 1941—1945 годах, – сказала Ингрид. – Россия победила в ней. Фашистскую Германию.
– Значит, наши потери были не напрасны, – ответила Хельга.
– И этим всё закончилось?
– Не совсем. Новое поле, конечно, было сильно, оно здорово закрыло Междумирье от внешнего вторжения, но полчища рогатых осели здесь, и надо было как-то зачищать земли. Боевых магов осталось очень мало, а священников так и вовсе не осталось.
– А пар Диакирин? Он разве не священник?
– Нет. Священники были убиты все. Демоны охотились в первую очередь на них. А пар Диакирин в те годы был всего лишь аколуфом, очень сильным волшебником, но священником он так и не стал.
– А почему?
– Не успели его рукоположить, а последнего епископа так никто и не нашёл, он просто исчез.
– Чем же так священники не угодили?
– Как чем? Тут всё просто. Священник служит Таинство Чаши, а лучше нет ничего. Одна Чаша даёт столько огня, что демоны разбегаются в панике на много вёрст вокруг.
– Ого… Я не знала. А что за Чаша?
Хельга посмотрела на Ингрид так, будто она спросила что-то типа «мокрая ли вода?», «где находится небо?» и «правда ли, что Земля круглая?».
– Ты пришла с земли и не знаешь, что такое Таинство Чаши?
Ингрид совсем растерялась. Она беспомощно хлопала глазами. Впервые девочка узнала что-то такое, что люди Междумирья знали о земле, но чего не знала она сама.
– Нет, не знаю, – честно сказала Ингрид.
– Тогда понятно, почему демонические атаки повторяются вновь и вновь.
Ответ Хельги стал очередной загадкой.
Они продолжали восстанавливать одежду: штопать потёртости, восстанавливать вышивку, подтачивать подкладки на плащах, и каждая думала о своём.
На уроках геометрии Уранос Пифагор начал утончённо язвить по поводу того, что Ингрид ходит на занятия с другим классом.
– Я не знаю, с какой стати наше высокое руководство позволяет такие вольности ученикам. В моё время железная дисциплина была неукоснительна, её несоблюдение каралось самыми справедливыми мерами, – говорил он тихо, аристократично закатывая глаза. – Что значит «мне разрешили»? Как вы позволяете себе вообще использовать такие слова?
Ингрид молчала. понимая, что расписание изменили только ради её желания видеть Антона Павловича на земле. Она стояла, опустив виновато голову. Уранос Пифагор тем временем продолжал, театрально жестикулируя:
– Как вы не понимаете, что принять в Ликею!.. где учатся дети дворян и аристократов, настоящих магов!.. барышню не откуда-нибудь, а из-под земли…
– С земли, – тихо поправила его Ингрид.
– Это для вас с земли, особая вы наша особа, а для нас, жителей Междумирья, ваша земля – это то, что у нас находится под землёй! И наша земля – это небо для вас.
Последнюю фразу он сказал так едко, что кто-то задел пальцем чернильницу и опрокинул её. Чернила выплеснулись, но совсем немного, и каплями осели на чертеже. Уранос Пифагор повернулся на звук и переменился в лице, побагровев, как лист клёна.
– Камнина, вы немедленно исправите то, что было испорчено из-за вас!
Он был в ярости, но очень легко и аккуратно положил лист прямо перед ней. Сферион ходил по классу взад и вперёд, чтобы прийти в себя. Ингрид чувствовала вину за то, что позволила себе небольшую слабость и попросила у Георга Меркурия что-то очень важное, жизненно необходимое. Девочка была готова и к такой цене. К её облегчению, одноклассники не разделяли ни на йоту гнев преподавателя. Ей посочувствовали и очень помогли с чертежами так, что придраться было не к чему.
Февраль подходил к концу. В Петербурге зима в это время обычно и не думает отступать, а в Междумирье уже вовсю стояла весна. Крепкие морозы отошли, солнце
